Глава 24

Полушкина буквально не находила себе места. Тоска ела её. Она готова была все сейчас бросить и полететь в Москву к своим друзьям, которых она в своем неведении света считала лучшими людьми в мире. Даже облик уважаемого ею Китайкина как-то стушевался перед их обаянием. Бесцельно бродила она около полудня у пароходных пристаней на реке.

- Хведосья Васильевна, - услышала она за собой женский голос и обернулась: перед нею стояла дочка сторожа с пристани.

- Вам, тетенька, записочку передать велел тот барин, что онамеднясь в мудрецовском доме квартировал.

Полушкина чуть не вырвала у неё из рук этот клочок бумаги и, нервно разорвав конверт, прочитала:

"Мы все глубоко сожалеем о неудаче, которая вас постигла при отъезде. Если вы еще не переме-нили своего намерения, - в чем, впрочем, мы не сомневаемся, приходите вечером, как стемнеет, в беседку мудрецовского дома. М. Зимин".

До сих пор вялая, унылая Феня сразу преобразилась. Её не забыли! Значит, она не ошиблась в них.

- Ты когда видела барина? - порывисто спросила она девочку.

- А он даве с пароходом, что с верху прибежал, приехал.

- Хорошо, спасибо, молчи только, - прервала ее Полушкина и чуть не бегом отправилась домой.

Все в ней пело, все радовалось. Чувство довольства, сознание, что она теперь уж не так беспомощна, бессильна, как за минуту раньше, - давало ей уверенность на будущее, надежду на защиту против мужа, если бы он вздумал её преследовать.

Письмо Зимина ей подсказало, что сплетня о нём и Перегудовой, рассказанная ей мужем, была лжива. Это еще больше успокоило молодую женщину, - невольная ревность к Раисе Владимировне исчезла.

Перемену с Феней заметил даже Сила Парфеныч и, приписывая её желанию помириться с ним, уже хотел ей что-то сказать, но остановился, находя что первый шаг примирения должна сделать жена.

Феня в свою очередь не обратила на него внимания и с нетерпением ожидала сумерек, считая часы и минуты, когда она может отправиться на свидание с художником.

Конец августа выдался в это лето прекрасный, - теплый, сухой, со светлыми безоблачными ночами и безветрием. Стрелка часов двигалась к шести. Полушкин напился чаю и отправился в лавку. Дневные тени стали значительно темнеть. Легкая дымка августовских сумерек расплывалась по земле. Далекие контуры леса и зданий начали сливаться, воздух терять прозрачность, а краски яркость. Отхождение ко сну уставшей природы с каждою минутою делалось заметнее. Погасли яркие пятна солнечного отблеска в верхних окнах церкви Св. Троицы, стоявшей через улицу от полушкинского дома¹. Скоро солнечная тень широким крылом взмахнула выше и зажгла блестящей точкою золотой крест на куполе. Наверху еще светило прощалось с землею, внизу чувствовалась уже власть ночного мрака. Легкая роса легла тонким ковром на поля. Стало еще темнее. Ждать дольше Феня не могла, - сердце у неё было готово вырваться из груди и пташкой полететь к беседке. Кое-как накинув на плечи платок, она быстро пошла к Волге, предупредительно избегая попадать в яркие полосы света, льющегося кое-где из окон. Скоро она миновала базар, прошла мимо лавки мужа, поравнялась с Перегудовским садом. На террасе кто-то разговаривал. Совершенно инстинктивно Феня прислушалась, - говорил Виктор Семенович, собеседником его оказался её муж. Разговор вертелся преимущественно на выраженном ею желании уехать из городка. Сила не понимал её стремления отправиться в столицу. О мотивах в виде учения он и не предполагал серьезно, - для него это была одна блажь.

Хотя Феня и торопилась, но женское любопытство сказалось, - она стала слушать их разговор. Однообразное нытьё Силы и жалобы на неё скоро ей надоели. Она быстро спустилась к беседке, стоявшей на берегу Волги у мудрецовского дома, окруженной точно часовыми - старыми тополями и липами. Робко забилось ее сердце, когда она подходила к этому месту. Феня начинала сомневаться, нет ли здесь какой-либо шутки или издевательства со стороны мужа.

Полушкина нерешительно заглянула в двери, - внутри беседки было темно...

- Никого нет! - точно ответом на её мысль вырвалось у неё восклицание.

И одновременно с ним на заднем диване послышался шорох, и мягкий мужской голос тихо проговорил:

- Да, никого - кроме меня.

Молодая женщина как-то всем корпусом рванулась вперед на призыв, натыкаясь на поставленные здесь на время зимы садовые скамейки. Она ничего не помнила и только шла на этот голос.

- Испугались, Федосья Васильевна, - шутливо проговорил Зимин, помогая ей пройти между скамейками и усаживая её рядом с собою на диван.

Рука Фени слегка дрожала в его руке.

- Нисколько, я рада, - сдавленным голосом ответила молодая женщина, - я... счастлива, что снова вас вижу.

- А вы думаете, что я того же не испытываю? - прошептал фабрикант, - зачем же я так стремился сюда... как не ради вас одной.

Фене стало ясно, почему ей было тогда так больно, обидно, когда она услышала сплетню о Зимине, - она ревновала, а ревновала потому, что любила. В эту минуту она была счастлива. То же самое чувство овладело и Максимом Давыдовичем, он точно проснулся и понял, что его сочувствие к Полушкиной, его хлопоты об её развитии не были одним признаком симпатии. Красавица Феня овладела всем его сердцем. Он это чувствовал давно, хотя понимал совсем ложно, не желая сознаться себе самому в овладевшем им чувстве. Темнота в беседке, отчуждённость от людей, тишина, все это позволило им полувысказаться, хотя они ясно понимали и без этого, что судьба их связывала друг с другом.

- Возвращаться домой вам не к чему, - уверенно сказал Зимин.

- А как же, - изумленно заметила Полушкина, - мне нужны кое-какие вещи. Наконец, необходимо взять вид на жительство.

- Ни о первом, ни о втором не беспокойтесь. Все у вас, что вы только пожелаете, будет, а паспорт Сила сам вам вышлет. Я знаю, как его заставить. Повыше города в роще ждет нас тарантас с парой лошадей, - я его нанял, и мы доедем на нем до губернского города, а оттуда прямо по железной дороге в Москву.

Феня задумалась. Новизна положения немного изумляла её, мысль ехать ночью с чужим мужчиною вдвоём страшила.

- Я право уж не знаю! - робко промолвила она.

- Чего же тут медлить - решайтесь!

Под влиянием минутного порыва, Зимин обнял молодую женщину и крепко поцеловал. Феня слабо сопротивлялась, но сейчас же ответила на его поцелуй.

- Ну, разве ты можешь остаться здесь? - страстно шептал фабрикант, - когда там, в Москве, я тебя обоготворю.

Полушкина ничего не сознавала. У ней не было ни силы, ни воли, - она вполне отдалась минуте, забывая о всём остальном.

Рука об руку, медленно вышли они из беседки, направляясь вдоль берега. Было по-прежнему тихо. Под ногой Зимина зашуршал рано опавший сухой лист. Дом Мудрецова таинственно глядел своими тёмными окнами. С отъезда художников в нем никто не жил. Далеко, на соборной колокольне в городе, куранты пробили восемь. Ранний сторож где-то звонко отбарабанил в доску начало своего караула.

Молодые люди поднялись на пригорок сзади мудрецовского сада и обернулись на городок, темными рядами деревянных построек лежащий перед ними. Кое-где засветились огни. Феня молчала. Ей было жутко и в то же время приятно. Максим Давыдович нежно взял её обеими руками за голову, нагнул в свою сторону и поцеловал.

- Красавица ненаглядная! - шептали беззвучно его губы. Из рощи над ними неслось нетерпеливое позвякиванье колокольцев застоявшихся лошадей.

- Ну, простилась с своим гнездом, едем! - решительно вырвал Полушкину из ее дум Зимин, и несколько минут спустя тарантас трясся по просеке, увозя Зимина и Феню.

¹ Автор опять "путает следы", рядом с домом, где жил К.М. Грошев, прототип Силы Полушкина, находится не Троицкая церковь, а церковь Св. Варвары.

ГЛАВА 25

Copyright © http://www.plyos.org All rights reserved admin@plyos.org