Глава 20

Беспокойную ночь проводил и Зимин. После чая, он вышел один гулять, несмотря на предложение Львовского идти вместе. Чудная ночь манила его пройтись. Почти тождественные с Полушкиной колебания мучили и его. Несмотря на свои юношески задорные речи, он понимал прекрасно, что положение Фени, одной в таком городе как Москва, без его поддержки, будет очень рискованным, да и его помощь в свою очередь могла быть приписана совершенно другим побуждениям, тем более, что сын известного богача-фабриканта всегда на виду у всех, его поступки и отношения к близким людям ком-ментируются на всевозможные лады досужими кумушками, которых в Москве немало.

Занятый своими мыслями, Максим Давыдович не заметил, как поднялся в гору и остановился у перегудовского сада со стороны речки. Было уже поздно. Серебристая луна фантастически освещала сад, придавая теням от розовых кустов на дорожках гигантские очертания. Беседка, вся залитая луною, невольно заставила Зимина вспомнить о первой встрече с Феней, и пред его глазами до мельчайших подробностей предстала вся эта сцена. Молодой человек невольно вздрогнул и инстинктивно снова посмотрел на вход в беседку, точно ожидая, что оттуда появится фигура Перегудовой. Ночь казалась чутко настроенною, точно туго натянутая струна, ожидающая только легкого прикосновения, чтобы издать звук. Тишина захватывала и чаровала... Ни звука - ни шороха, даже легкий ветер не колыхнет трепетным листом осины. Точно в завороженном царстве, городок мирно спит, устав от долгого дня провинциального прозябания и дремы.

Минут пять постоял Зимин у перегудовского сада, бросив взгляд на темный ряд окон второго этажа, затем быстро повернулся, и медленно стал спускаться к мудрецовскому дому. Его шаги нарушили волшебное молчание ночи, звонким эхом отдались где-то в городском закоулке. Тявкнула в подворотне собачонка, пронесся резвый порыв ветра, разбудивший листья на кустах и заставлявший их пошептаться секунду-другую, чтобы снова умолкнуть до нового шаловливого нападения.

Зимин, вернувшись домой, не вошел в комнаты, а уселся на веранде и снова предался думам. Его мучила известного рода совестливость против молодой женщины, так быстро вверившей ему всю свою будущность. Он видел уже недовольное лицо отца, узнающего про его похождения на Волге. Старому Зимину неприятно будет узнать про них.

Отказать Фене и не брать ее с собою, Максим Давыдович считал себя не в праве, - теперь это уже было поздно, по его мнению.

С реки подуло свежим ветерком. Предрассветная роса белесоватым туманом облегла все его платье, он чувствовал сырость на теле, но голова горела, и роса приятно освежала его пылающие щеки и лоб.

В комнатах послышались чьи-то шаги, из двери робко выглянула женская фигура в белом.

Зимин только что хотел ее окликнуть, как она первая заметила в углу террасы молодого человека, и чуть было не вскрикнула от испуга.

- Что вы, что вы! - шепотом проговорил Зимин, предполагая в вошедшей Хрустальникову, - это я... я.

- Ах, это вы, Максим Давыдович, - услышал он жеманный ответ Моос. Это была она. - Что вы так поздно здесь сидите?

- Любуюсь ночью, как и следует художнику.

- Ах, ночь божественная, - подтвердила Моос, - могу я с вами посидеть немного? Не спится что-то.

- Сделайте милость, - вдвоем веселее.

Моос мечтательно прислонилась к одному из столбов балкона; выцветшие зрачки ее глаз, бескровное лицо под лучами месяца производили впечатление лица утопленницы.

Несколько минут они оба сидели молча, каждый волнуемый своими мыслями, своими интересами.

- Итак, мы непременно едем в будущее воскресенье? - как-то нерешительно попыталась спро-сить Моос.

- Вероятно, - с неудовольствием ответил Зимин, - если... если одно дело удастся...

- Удастся, непременно удастся, - точно институтка хлопая в ладоши, громко сказала девушка.

- Разве вы знаете, какое?

- Превосходно! Вы ожидаете Полушкину.

Фабрикант не смог скрыть изумления.

- Откуда вы это знаете? - спросил он, стараясь быть спокойным.

- От Надежды Петровны... она мне все рассказала. Бедная Феня, как ей тяжело с этим мужиком! Я рада, что она едет с нами в Москву.

- Я еще не знаю, чему радоваться, - резко оборвал собеседницу Зимин.

Моос сконфузилась.

- Но вы... вы сами настаивали на ее отъезде отсюда, - заметила она робко.

Зимин не нашелся сразу, что ей на это ответить.

- Да, вы правы, - глухо произнес он, - это отчасти была и моя мысль, и теперь... теперь я начинаю колебаться, правильно ли я поступил в этом случае, у ней ведь муж...

- Ах, бросьте вы эти глупости, все эти условные предрассудки, - горячо вступилась Моос, - главную мысль вам подала Надежда Петровна, а она, - она не может ошибаться, она непогрешима, - с каким-то победно-восторженным взвизгиванием закончила ярая почитательница Хрустальниковой.

Сознание, что всю кашу заварила, действительно, художница, невольно облегчило упреки совести, мучившие молодого человека.

- Вы правы, - спокойно ответил он своей собеседнице, - это идея Надежды Петровны, она начала первая уговаривать Федосью Васильевну ехать в Москву.

- Ну, и прекрасно, значит это так нужно и иначе не должно быть, - уверенно проговорила Моос, поеживаясь плечами, - однако, знаете, холодновато, я иду спать, да и вам, я думаю, пора.

Зимин машинально встал со скамейки, и пошел вместе с девушкою в комнаты. Мысли его успокои-лись. Он в душе был рад такому простому разрешению мучивших его сомнений.

Где-то на задворках громко перекликались петухи, эти герольды утра; розовая полоска зари на востоке разгоралась все шире, все ярче... Ночной туман, окутывавший густыми клубами реку, все больше и больше светлел. На буксире, стоявшем на ночь, проснулась команда, запели лебедки, затрещала, зазвенела якорная цепь, вытаскиваемая из воды. На мачте потушили фонарь; заночевавшие у берега плотовщики с плотов-однорядок¹ развели огонек на берегу и кипятили воду.

Все начинало стряхивать с себя тяжелое покрывало ночи, просыпаться, оживать. Слабо-слабо на горе зазвучал рожок пастуха, собиравшего скотину для выгона, жалобно плакалась жилейка в утреннем воздухе под опытными руками играющего. Всколыхнулись своими вершинами старые вязы, тополи и ольхи в мудрецовском саду, разбудив угомонившиеся на ночь стаи грачей, снова захлопотавших о денной злобе. Тоненький гудок на заводе Виктора Семеновича вскоре тоже присоединился к обыденному утреннему концерту. Ему начала вторить сирена бегущего сверху Зарубинского парохода². Ударили в колокол в соборе, и разнородные звуки пробуждающейся жизни все скорее и поспешнее гнали улетающую ночь. Точно прорвав пурпурную завесу, выглянул, наконец, и царь природы - солнце, медленно поднимаясь на свой трон, - в голубое, беспредельное небо.

¹ плоты, связанные из одного ряда бревен

² парохода, принадлежавшего М.П. Зарубину, известному волжскому судовладельцу.

ГЛАВА 21

Copyright © http://www.plyos.org All rights reserved admin@plyos.org