Глава 9

Воспользовавшись тем, что Полушкина не придет на сеанс, Львовский и Зимин переехали на челноке на другой берег Волги, и первый из них, расположившись на взгорье, начал писать лежащий на холмах правого берега городок. Красиво раскинувшись по зеленым оврагам, скатам и перелескам, он просился на полотно. Белые фасады его каменных строений весело смотрели в мирно струившуюся под ними реку. Холмы, на которых лежал город, придавали оригинальность пейзажу; колокольни церквей, ютящихся в логах и низинах, показывали только золотые кресты своих куполов из-за зелени муравы, тогда как другие, построенные на вершинах, высоко уходили в небо. Контраст был поразительный. Точно так же и благовест низко лежащих храмов гудел глухо, скрадываемый стеною соседних холмов, звон же колоколов верхних церквей далеко разносился по реке, полям, отдаваясь в сосновом бору, щеткою синевшем на другом берегу.

Сегодня было воскресенье, обедня в церквах только что отошла, и веселый трезвон широкою волною, смягченный полосою Волги, гармонично несся из городка, навевая какое-то жизнерадостное настроение.

Зимин не работал. Одетый в чечунчовый¹ костюм, он полулежал на песке, недалеко от работавшего товарища и небрежно проглядывал желтую книжку. Заметно было, что мысли его не здесь.

- Марк, а Марк, - лениво протянул он.

Художник, не отходя от мольберта, обернулся. Его серьезное лицо смотрело вопросительно.

- Что тебе, Макс?

- У меня не выходит из головы эта лавочница. Какая красота!

- В этом я с тобою согласен и, как художник прибавлю, что для позировки трудно найти головку более красивую и изящную. Она мне послужит материалом для одной жанровой картины, которую я задумал.

- Ну, а как женщина, - нравится она тебе?

Львовский нерешительно сдвинул свой синий берет на затылок и сквозь зубы проговорил:

- Не-ет! Этот тип не в моем вкусе. Ты знаешь, я отыскиваю блеклые краски, люблю увядающую природу более чем тогда, когда она только оживает или в полном расцвете. Женщин я тоже предпочи-таю, когда они уже немного fanedes!² - И с этими словами он снова взял в руки муштабель³ и кисть.

- Извращенный вкус, - пробормотал Зимин, - я, напротив того, люблю эти чисто русские лица, длинные белокурые косы, эти глаза, смотрящие как-то наивно недоумевающе, эти мягкие черты, удел которых в недалеком будущем расплыться, эту присущую блондинкам лень...

Художник, не оборачиваясь, проговорил:

- Сейчас заметно, что ты сам российский человек, да еще из именитого московского купечества. Ваш идеал женщины - это чтобы она была толста, сентиментальна, пожалуй, даже глупа и ленива! Как вы сами еще сладко спите, в редких случаях только еле-еле открываете глаза и изумленно поглядываете, не приступая еще к настоящему делу, так и женщин ищете для себя таких же ленивых.

Зимин слушал, не прерывая его иронической речи, и когда он кончил, вяло произнес:

- Пожалуй, ты и прав. Но что же делать, мне Полушкина очень нравится.

- Что делать? Для энергичного человека подобного вопроса не существует, но тебе, пожалуй, я отвечу. Ты слышал, что говорила вчера Надежда Петровна?

- Нет. Когда вы разговаривали, я сидел в беседке с Перегудовой.

- А эта тебе нравится?

Зимин лениво потянулся.

- Немножко.

- Вот ты каков, и та, и эта! Но не в том дело. Если ты действительно интересуешься Полушкиной, попробуй начать ее развивать, сделай ее равной себе, а уж после и думай о дальнейшем.

- Ты прав, - оживился молодой человек, - это необходимо. С завтрашнего же дня начну.

- В Хрустальниковой ты найдешь деятельную помощницу, она еще раньше тебя об этом подумала, ей жаль эту простодушную красотку.

- Что же, за это Надежде Петровне нужно только сказать спасибо.

Трезвон в городке окончился, к берегу плыли паромы и лодки с народом, возвращавшимся из церквей⁴ домой в слободу⁵.

Пестрая кучка ярко разодетых женщин и мужчин, выйдя на берег, цветными лентами потянулась по тропинкам к слободе.

- Мир вам, господа, - услышали певучий привет художники, и перед ними показалась сухощавая фигура Федоса, поднимавшегося в гору.

Он с любопытством взглянул на эскиз Львовского.

- Очень сходственно, - также нараспев пробормотал бывший начетчик, - совсем как вылитый.

Зимин знал немного Федоса, но Львовскому он был совсем незнаком, и художник с нескрываемым изумлением посмотрел на него.

- Вот этот господин мне незнаком, - смело проговорил миссионер, протягивая руку, - позвольте познакомиться.

Львовский сказал свое имя.

- Так-с, по видимости, из живописцев будете. Что ж, каждый свое ремесло справляет. А я когда-то в солдатах служил, в гвардии, в Павловском полку, в раскол совратился, "соблазнен бех", а теперь снова в единой православной кафолической церкви состою и за нее ежечасно борюсь, духовно сражаюсь, - твердо и уверенно закончил Федос.

Художник заинтересовался миссионером.

- Не могу ли я присутствовать на ваших беседах и словопрениях? - спросил он.

- За честь сочту, господин, только затруднительно для вас будет, долгонько длятся наши беседы-то. Иной раз начнем с утра, а почитай, далеко за полночь все еще не можем окончить.

- Неужели так долго? Да вы и проголодаться успеете.

- Чего тут проголодаться, милейший господин. Я когда на прения иду, так и об еде позабываю, токмо одно писание и помню.

- Ну, уж я бы голодный не стал бы беседовать! - подхватил Зимин.

- И голода в эту минуту не чувствуешь. Творец Небесный сам помогает, Господь Бог кормит душу! Вот придете к нам на беседу, я вам подробно разъясню, если в чем сомневаетесь.

- А можно будет?

- Говорю, приходите, заранее повещу, а пока просим прощенья.

И старик, поклонившись обоим молодым людям, начал взбираться по тропинке к своему дому, видневшемуся среди кустов орешника.

- Ах, я грешник, - снова услышали его голос художники, - совсем было забыл, не хотите ли, господа, чайку испить, сейчас жена самовар поставит?

На его приглашение они отозвались отсутствием времени и начали собирать вещи, чтобы попасть к завтраку домой. Зимин, сложив мольберт и холст, взял ящик с красками и пошел следом за Львовским.

Скоро они уже плыли на челноке на другую сторону Волги.

- Какая сила воли у этого старика, - изумлялся Марк, - вот такой, кого хочет убедит. Гору с места сдвинет своим убеждением.

- Да ты его хорошенько еще не знаешь, - возразил Зимин.

- С двух слов человек виден, - уверенно решил художник, - один тон разговора мне это говорит.

- Вот, если бы у меня был такой характер! - с сожалением прошептал Максим Давыдович.

- Если бы, да кабы! - насмешливо заметил Львовский.

Челнок, скрипя, врезался в прибрежный песок, молодые люди выскочили из него и, забрав вещи, зашагали к дому Мудрецова.

¹ чесучовый

² поблекли (франц.)

³ палочка для упора руки живописца

⁴ Часть деревень на левом берегу Волги была приписана к Успенскому приходу - с. Антоновское, д. Подъельново, а часть к Преображенскому приходу г. Плеса - деревни Горесловка, Серкова слобода, Лякино. Эта традиция сохранялась, очевидно, еще со времен существования Плесской церковной десятины (XVII-XVIII вв.), территория которой объединяла правый и левый берега Волги в районе Плеса и его окрестностей. Приблизительно такую же конфигурацию имел просуществовавший 19 лет в конце XVIII в. Плесский уезд.

⁵ под названием "слобода" подразумевается д. Серкова слобода (ныне д. Серково Красносельского р-на Костромской обл.), расположенная напротив Плеса на левом берегу Волги.

Глава 9

ГЛАВА 10