Глава 6

- Ну, Сила, показывай нам свой лучший товар! - повелительным тоном говорила художница на другой день в лавке Полушкину, торопливо раскидывавшему перед ней свертки материи¹.

- Все для вас, сударыня, лучшее показываю. Выше товара, поди, и не бывает.

- Зачем врешь? - строго оборвала его Хрустальникова, - есть у тебя, да не показываешь его.

Купец изумленно взглянул на покупательницу.

- Прячешь его там, в комнатах позади...

- Все, Надежда Петровна, вынес, - право слово, все, - бормотал смущенный Полушкин.

- А жена-то твоя где, красавица?

Лицо Силы быстро преобразилось, он понял шутливый вопрос.

- A мне и невдомек, сударыня, что вы про нее спрашиваете. Сейчас вас с ней познакомлю, - и обернувшись к открытой из лавки двери, он крикнул:

- Феничка, Феня, пожалуйте сюда, господа желают с вами познакомиться.

Немного спустя красивая фигура молодой женщины появилась в рамке двери.

Зимин и Львовский, сопровождавшие Хрустальникову, так и впились глазами в молодую купчиху.

- Моя супруга-с, Федосья Васильевна, прошу любить да жаловать.

- Ай да Сила, какую красавицу подцепил, - пораженная красотой, шептала художница.

У Полушкина от удовольствия и гордости по лицу ползла самодовольная улыбка.

Спутники Хрустальниковой молча переглянулись между собой.

- Что ж, моя милая, - снова заговорила эксцентричная брюнетка, - милости просим к нам, вот мои молодцы портретик ваш оборудуют, - подделываясь под народный язык, закончила она.

- Как они-с, как Сила Парфентьевич разрешат, - несмело промолвила Феня.

Полушкин быстро заговорил, точно сорвавшись.

- Кроме удовольствия и благодарности - ничего опричь не могу выразить.

- Сейчас видно, что ты человек умственный, - тем же, слегка насмешливым тоном, заметила На-дежда Петровна.

Новая похвала маслом разлилась по душе купца.

- Мы, хоша и маленькие люди, - преувеличенно скромно сказал Полушкин, - а все ж обхождение понимаем.

- Значить, решено, вы к нам, Федосья Васильевна, придете.

- Всенепременно, раз Сила Парфентьевич разрешил, когда позволите.

- Ну, когда, господа, вы можете начать писать ее портрет? - обратилась Хрустальникова к Львовскому и Зимину.

- Да хоть сегодня! - последовал восторженный ответ Зимина.

- Нет-с, как же можно? - замахал руками хозяин, - и вас это сейчас обеспокоит, да и Феничке-с нужно попринарядиться...

- Я бы посоветовал, - тихо вмешался Львовский, - писать портрет с Федосьи Васильевны среди природы, ну, хотя бы в перегудовском саду.

- Вы правы. Розы послужат превосходным фоном для ее головки, - согласилась художница, - это будет эффектно.

Оба супруга с недоумением посматривали на говоривших, тогда как Зимин, не спускавший глаз с красавицы, заметил:

- Я думаю, было бы красивее в поле, среди васильков.

- Где вы их теперь найдете? - резко перебила Хрустальникова, и снова обратилась к Фене. - Ждем вас завтра в перегудовском саду утром, знаете, где он?

- Виктора Семеновича дом-то не знать! - громко проговорил Сила Парфентьевич. - Приятели мы с ними, - почитай, каждый день видимся.

- Ах, я совсем об этом и позабыла.

И компания художников отправилась за разрешением к Перегудовым.

Раиса Владимировна была одновременно изумлена таким скорым согласием упрямого раскольника, и в то же время ей было приятно, что художники избрали ее сад местом своей студии.

Несмотря на антипатию, зародившуюся в ней к Хрустальниковой, она охотно согласилась переносить ее присутствие, сознавая, что Зимин ежедневно будет также бывать в их саду.

Возвращаясь из лавки Полушкина, Львовский откровенно высказывал свое мнение о Фене своим товарищам.

- Какой ты счастливчик, Макс, вечно что-нибудь выищешь интересное! Ведь за такую модель я деньги готов заплатить.

- Благодари меня, Марк, - без меня никогда бы тебе ее и не видеть, - сказала брюнетка.

- Верно, верно, Марк Самуилович, без нее бы это вам не удалось, благодарите ее, - пропищала лимфатичная Мосс.

- Только помните, Марк, - мрачно блеснув глазами, снова проговорила Хрустальникова, - не увлекитесь этой купчихой. Вы знаете хорошо меня и мой характер, - не пожалею ни вас, ни ее...

Львовский значительно взглянул на говорившую и улыбнулся.

- Не ревнуйте, не бойтесь за меня, я на нее смотрю только как на превосходную модель для работы, все же остальное предоставляю ему, - указал он на Зимина. - Он миллионер, может все себе позволить, а я только художник.

Фабрикант покраснел.

- У меня тоже нет ничего дурного в мыслях.

- Ну, то-то, смотрите оба... - погрозила им пальцем Хрустальникова. И они начали спускаться к Волге. Легкий костюм ее, красноватого цвета, скорее переходивший в розовый, с большим вырезом во-рота, подхваченный ярко-красной лентой, кончающейся напереди большим бантом, свободно сидел на ней, тем не менее, гибкая фигура художницы не теряла изящества. Темные волосы, небрежно закрученные жгутом, были заколоты сзади шпильками. Эксцентричная белая шляпа с широкими полями, надетая немного на бок, открывала небольшой овал ее лица с матовою кожей, покрытой легким золотистым пушком². Это придавало ей вид южанки, хотя она была природная москвичка. Глубоко сидящие глаза Надежды Петровны были не велики, но множество энергии, огня таилось в них. Они говорили о твердой воле их владелицы. Вообще, наружность Хрустальниковой была не из обыкновенных³.

Жена доктора⁴ старше ее значительно, она, выходя за него замуж, выговорила себе полную свободу и уже третье лето уезжала с художником Львовским на студии, возвращаясь осенью в Москву к мужу. Подобная эксцентричность жены нисколько не волновала ее супруга. Он так же ласково встречал ее, когда она возвращалась из своих летних скитаний, точно они расстались только накануне. Отсутствие детей еще более оформило странность их отношений. Жизнь сейчас же входила в свое русло. Никаких упреков со стороны супруга не слышала художница. Это она ценила, и в периоды их сожительства доктор ни в чем не мог на нее пожаловаться. С первыми весенними лучами солнца, в ней снова просыпа-лась ее бродячая кровь богемы, снова она начинала стремиться к отлету со своим летним товарищем Львовским.

- Я завтра уезжаю, - говорила она мужу.

- Прекрасно! - следовал спокойный ответ супруга.

И отъезд из Москвы этой пары, так странно соединенной, совершался. Нынешним летом их дуэт превратился в квартет, - в него вошли Зимин и Мосс.

¹ У Ксенофонта Максимовича Грошева действительно была мануфактурная лавка в Верхних торговых рядах, слева от центральной, ныне заложенной, арки.

²Такой запечатлел Софью Петровну Кувшинникову Алексей Степанович Степанов в своей акварели, которая хранится в частной коллекции во Франции и публиковалась только в черно-белом варианте.

³Софья Петровна, по воспоминаниям современников, не была красавицей, но никогда не оставалась незамеченной в силу своей неординарности. "Это была женщина лет за сорок, некрасивая, со смуглым лицом мулатки, с вьющимися темными волосами… и с великолепной фигурой, - писала Т. Л. Щепкина-Куперник. - Она была очень известна в Москве, да и была "выдающейся личностью", как было принято тогда выражаться…" "Это была не особенно красивая, но интересная по своим дарованиям женщина, - вторит ей М. П. Чехов. - Она прекрасно одевалась, умея из кусочков сшить себе изящный туалет, и обладала счастливым даром придать красоту и уют даже самому унылому жилищу, похожему на сарай".

⁴Софья Петровна (прототип Надежды Петровны Хрустальниковой) была женой полицейского врача Дмитрия Павловича Кувшинникова. Его в образе увлеченного рассказчика изобразил в своей работе "Охотники на привале" Перов, близкий друг семьи. По данным плесянина-краеведа Л.П. Смирнова, Дмитрий Павлович Кувшинников приезжал в Плес в 1889 году, чтобы поохотиться.

ГЛАВА 7