Глава 26

Приехав в Москву, Китайкин вместе с Силой отправились к старому Зимину¹. Для богача фабриканта у всех московских промышленных тузов двери всегда были открыты. Давыд Максимович принял приезжих очень радушно, но, когда Китайкин рассказал о случившемся, старик Зимин сначала задумался, потом прямо ответил, что он не судья своему сыну, - он-де и сам не маленький.

- Сказать, Евтихий Созонтыч, попробую ему сказать, но вы сами знаете, как трудно в настоящее время выпытать правду даже у своих детей. А уж учить их я и не берусь. Он мне может ответить - не твоё дело, отец. И я принужден буду только улыбнуться на это.

- Пожалуй, вы и правы, - проговорил Китайкин, - я бы сам так поступил. Ну, Сила Парфёныч, идем.

И они вышли из роскошных комнат московского креза.

Найти молодого Зимина было трудно. Предугадав поиски за Феней, он поместил её временно у Хрустальниковой, и только случайно завернув к художнице, Сила заметил в прихожей шляпку своей жены.

Хрустальникова отозвалась нездоровьем и не приняла их, так же поступила и Феня, которую очень искусно выследил Полушкин.

- Полиции разве заявить? - с отчаянием в голосе сказал молодой купец фабриканту.

- А что этим сделаешь? Ведь она тебе не венчанная жена? Заставить её приехать к тебе снова не могут, - тихо промолвил Китайкин, - лучше честью да ласкою, больше успеешь, подождем.

Но не ждалось Силе Парфенычу. Он один, без старого фабриканта, сбегал еще раз к Фене, поднял там целый скандал, когда его не пустили к ней в квартиру, и, ещё больше рассерженный и разо-чарованный, вернулся в гостиницу.

- Что сорвал гнев-то свой? - спросил его Китайкин. - Эх, ты фалалей парень! Впрямь фалалей, только дело напортил.

Полушкин угрюмо молчал.

- Что же теперь делать? - недоумевая, развел он руками.

- И ума не приложу! Поживем ещё деньков пяток, може, одумается, a нет...

- Тогда что? - порывисто перебил говорившего Сила.

- Ну, тогда езжаем домой. Будем там ждать, если тебе не надоест, а время всё же придет - вер-нётся Феня.

Лавочник уныло посмотрел на своего тестя названного.

- Вернётся! Когда? Когда я сам её не приму на порог свой?

И оба они замолчали.

Прошло не пять дней, а целых две недели, и Феня не только не явилась к мужу, но даже не ответила ни на одно его письмо, которые он ей ежедневно посылал. Второй визит их к старому Зимину тоже не увенчался успехом. Давыд Максимович принял их любезно по-прежнему, но наотрез отказался вме-шиваться в это дело.

- Делайтесь вы сами промеж себя, - сказал он Полушкину, - оба вы с Максимом люди молодые, а нас стариков в покое оставьте. Не так ли, Евтихий Созонтыч?

Но Китайкин ничего на это не ответил.

- Что же, ехать к дому нужно, - сказал он Полушкину, когда они вернулись от Зимина, - толку, я вижу, пока никакого не будет.

Сила беспрекословно согласился с ним, и они в тот же день выехали в городок обратно.

Весть о неудачной поездке Полушкина за женой в Москву быстро облетела весь городок, дав на долгое время тему для разговоров и сплетен.

Винили по большей части Феню, но и она нашла себе защитников в лице служебной молодежи из интеллигенции, - красота её невольно подкупала.

- Вольно же ему было серому купцу жениться на такой красавице, - говорили кое-кто из чиновников, - ожидать этого нужно было, рано или поздно - так бы случилось.

Винили отчасти и самого Китайкина, но осторожно. Его положение, как миллионера, невольно зажимало рот болтунам.

Волновался сильно Перегудов, - он приписывал вину отчасти и себе.

- Без этого проклятого сеанса в нашем саду - никогда бы и не произошло чего-либо подобного!

Раиса Владимировна оправдывала его и в качестве довода приводила, что первая случайная встреча Зимина с Полушкиной в беседке все решила.

Но вместе с тем Перегудова каждый раз при этом задумывалась и невольно вздыхала.

Понемногу в городке стали забывать о Фене, как вдруг она сама напомнила о своем существовании.

К Евтихию Созонтовичу на фабрику, в один прекрасный день явился молодой присяжный поверенный, и от имени своей доверительницы девицы Федосии Васильевны Вязковой предложил вступить с ним в переговоры, грозя в противном случае возбудить против Китайкина уголовное преследование за совращение в раскол несовершеннолетней.

Евтихий Созонтович был поражен. Уголовного дела он не боялся, но его глубоко оскорбило поведение своей названной дочери.

- Слушай, ваше благородие, - степенно заметил он адвокату, молодому человеку, по-видимому, еще мало знакомому с практикою, - бояться я вашего иска не боюсь, денег платить вам не буду, а дам тебе, не отрекаюсь, малую толику, чтобы ты не даром сюда приезжал, если скажешь ты мне напрямик, по чистой совести, кто тебя сюда послал, дочь ли моя названная, али кто другой?

Молодой человек разгорячился, отвечал резкостью, но, в конце концов, под ловкими вопросами старого фабриканта, невольно проговорился, что он приехал сюда по желанию Хрустальниковой.

- Вот за это спасибо, - вздохнул свободно Китайкин, - моей душе стало легче, когда я узнал, что в этом деле Феничка неповинна.

И вручил адвокату пятьсот рублей и требуемый паспорт для Фени.

Как и ожидал Евтихий Созонтович, уголовное дело оказалось вздором.

Прошёл год. Сила Парфёныч получил первое письмо от жены. Оно было не совсем для него по-нятно. Феня писала, что она предполагает приехать в городок пожить некоторое время, - не будет ли он против? Полушкин ничего на него не ответил: через два месяца последовало второе, - оно уже было яснее. Феня сообщала мужу о готовности вернуться к нему жить.

Со стороны Силы снова последовало молчание. Третье письмо, явившееся еще через месяц, явно говорило об отчаянии, которое овладело молодой женщиной. Мимолётная страсть, каприз богатого человека, к ней миновала, - Зимин её бросил, хотя и наградил небольшими деньгами. Опыты сценической карьеры не удались, - у дебютантки не оказалось ни иоты драматического дарования. Пробовала она служить продавщицею в магазинах по рекомендации своих прежних друзей Хрустальниковой и Львовского, но здесь ей сильно мешала её красота. Много приходилось ей выстрадать за неё, и теперь она стояла на распутье, не зная, что предпринять. Выбора не было, дорога поката...

"Помогите, спасите!" - так и читалось в каждой фразе её письма. Но и это письмо разделило участь двух первых. Сила Парфёныч с каким-то самодовольно-злорадным видом разорвал его на мелкие клочки и выкинул за окно. Ни об одном из этих писем он не сообщил Китайкину.

- Что об этом толковать, дело прошлое, - сказал он сам себе, и вместо того, чтобы поспешить к ней на помощь, поторопился сам жениться на дочери одного из купцов. Чтобы на этот раз брак был действительным, Полушкин обвенчался в православной церкви.

Для Фени были сожжены все корабли. Не получив ответа на свое последнее письмо, она явилась в городок и узнала о новой женитьбе своего мужа.

К Китайкину в Горстеневское Феня не поехала, - она робела встретиться с Евтихием Созонтовичем после истории с уголовным делом. Матери её, старой побирушки, уже не было в живых. Перегудовы были в отъезде, и молодой женщине ничего не оставалось, как вернуться в Москву.

Прошло еще три года. Городок все больше и больше умирал. Пароходы, как и раньше, бороздили Волгу по всем направлениям. Жизнь, проявлявшаяся во время весны и лета, снова с первыми льдинами на реке замирала. Интересы по-прежнему были чисто местные. Интересовались новыми словопрениями Федоса с сектантами или старообрядцами, обсуждали назначение нового почтмейстера и т. п. Вести внешнего мира приходили сюда значительно позднее и встречали здесь очень слабый отклик.

Миновала зима, открылись реки, снова засновали пароходы по Волге. Опять, как и три года назад, зазеленел перегудовский сад. Где-то за мудрецовским домом в кустах страстно томительно запел соловей. Ожила вся природа; зашумели грачи, закачался орешник над оврагом. Один только мудрецовский дом по-прежнему хмуро глядел своим фасадом с отбитою штукатуркою. Уже вечерело, когда чета Перегудовых и, частый за последнее время их посетитель, Федос Алексеев, сидели на скамье в саду.

- И вот, мои милостивейшие господа, писали мне из города Москвы, матушки первопрестольной, - один там у меня благоприятель проживает, - что Евтихия Созонтовича воспитанница, Федосья Васильевна...

- Ну, знаем кто, - нетерпеливо прервала его Перегудова, - говори дальше.

Бывший начетчик сконфузился.

- Да я к примеру, чтобы вам понятнее. Ну, вот она за последнее время шибко себя нехорошо вела, допреж всего этого актёркой служила...

- А Евтихий Созонтович знает об этом? - спросил Виктор Семенович.

- Ну, кто ж ему про это рассказывать станет? Теперь же Федосья Васильевна одумалась, в сестры милосердия поступает, душу свою спасать надумала...

- Доброе дело, - серьезно заметил Перегудов.

- Вот так-то, милостивцы, - всё на свете ничтожество. Ой, да никак скоро десять часов, а завтра мне в девять часов на собеседование поспешать надо, а допреж того и в церкви помолиться не мешает. Приютили вы меня на сегодняшнюю ночь, укажите, где и заснуть можно. Прощенья просим.

Виктор Семенович пошел проводить до приготовленной комнаты гостя, а Раиса Семёновна, кутаясь в широкую пелерину, осталась одна в саду.

Она задумалась о судьбе Фени и взглянула на бледное весеннее небо, точно отыскивая в нём разгадку мучившего её вопроса. Где-то слабой полосой блеснула упавшая звёздочка.

- Точно она, точно Феня! - прошептала про себя Перегудова.

В сад вернулся Виктор Семенович и сел рядом с женою.

- Ну, что ты скажешь, Рая, о бедняжке Феничке? - спросил он ласково жену, обнимая её за талию.

- Я сейчас о ней подумала. Вон там скатилась звездочка, недолго ей пришлось посиять, покрасоваться, но всё-таки...

Виктор Семёнович вопросительно взглянул на жену.

- Все-таки... Sie hat gelebt und geliebet!

- А мы, а мы, разве...

- Мы с тобой, мой милый Витя, уже забыли об этом... - с еле заметной иронией проговорила Раиса Владимировна.

Виктор Семенович нежно обнял её и поцеловал.

¹ прообразом стал Тимофей Саввич Морозов (1832-1889), купец 1-й гильдии, председатель правления Товарищества Никольской мануфактуры "Саввы Морозова сын и К°", председатель Московского Биржевого комитета в 1868-1878.

Глава 26

ПОСЛЕСЛОВИЕ